Объятья

Вся наша жизнь исполнена объятий,
Разлуки, встречи, радость и беда.
Оберегая близких от проклятий,
Мы прижимаем к сердцу их всегда.

Объятья матери нас в детстве согревают,
Любовь и радость нам передают.
Но те, кого заботой в детстве обделяют,
Убогими и злобными растут.

В обнимку с другом детства мы клянёмся,
Что друг за друга жизнь мы отдадим.
И женихом с невестой сразу назовёмся,
Когда, обнявшись, с кем-то во дворе стоим.

А школьный бал в объятьях первый танец дарит,
И первый поцелуй в объятьях лишь звучит.
И летний вечер звёздным небом манит,
Когда в объятьях сердце бешено стучит.

Сурового отца прощальные объятья
Всю жизнь мы в памяти храним.
В дорогах дальних нам друзья, как братья,
Обнявшись с ними, перед смертью устоим.

И пусть судьба подарит счастье
Вернуться в дом, где любят нас и ждут.
Под крики «горько» - жаркое объятье,
И губы милой мои губы обожгут.

И первенца, в волнении глубоком,
Я обниму, дыханье затаив.
И все обиды, что свершит он ненароком,
Прощу, обняв и голову склонив.

С годами мы становимся мудрее,
Со временем объятья всё добрей.
Не то, чтоб звали мы костлявую скорее,
Ну, а придет с косой – обнимемся и с ней.

---

Городской роман

Сонный Город в ожидании рассвета
С гулкой Тишиной расстаться не спешил,
Он стеснялся у неё спросить совета.
Мялся. Всё вокруг да около ходил.

Темень, веселясь, хихикала в сторонке
Мол, давно бы повзрослеть ему пора.
Слыхано ли дело! Он – ещё мальчонка,
А, гляди, туда же. Ну, и детвора!

Город засопел, обиделся на Темень,
Фонари в округе мигом погасил,
А потом остыл, и был как прежде - кремень,
Он сдержался. Молод, но хватило сил.

Ветерок – предвестник скорого рассвета,
Сумерками Темень злую припугнул.
Та решила сразу – ни к чему вендетта,
Скрылась в подземелье, там ушла в загул.

На востоке небо занялось румянцем,
Зябко Тишина укуталась в туман,
Крикнул теплоход, и эхо, оборванцем
Кинулось в ответ, пугая горожан.

«Полно запираться и таиться, Город,
Спрашивай скорей, мне время уходить».
«Я влюбился, хоть на самом деле молод,
Но не знаю, как об этом говорить».

«Ясно. Кто же эта милая девица?»
Тишина шептала, у реки таясь.
«Наша первая красавица – Столица!»
Молвил Город, откровения стыдясь.

Покраснели окна у домов-высоток,
А затем и краской залило дворы.
Город стал похож на ветреных красоток,
Что румянами балуют до поры.

Совладав с волненьем, и вздохнув протяжно,
Город всё же робко Тишину спросил
«Как признаться, ведь вокруг неё вальяжно
Даже Питер увивался что есть сил».

Тишина ему ответила не сразу,
Будто вспомнив давнюю печаль свою.
Ветер им помог, собрав из тучек фразу.
И на синем небе плыло «Я люблю».

---

Год лисенка

Ещё засветло в избе зажёгся свет на кухне, и запахло чем-то вкусным. Потом сонно промычала корова Наташка. Было слышно, как тонкие струйки молока упруго застучали о пустое ведро. Постепенно эти звуки притихли и стали шуршащими. Это большое белое ведро начало наполняться теплым свежим молоком. Можно было представить, как оно пениться и все прибывает и прибывает. Рядом зафыркал гнедой конь Вовчик. Это мимо него важно прошелся хитрый кот Тимофеич, и, непременно мяукнул что-нибудь обидное. Ласкового голоса хозяйки слышно не было, только Наташкины протяжные возгласы можно было разобрать из их утреннего разговора. Засуетились куры и, захлопав крыльями, заголосил рыжий задавака петух Константин. Из будки лениво отозвался лохматый пёс Рамзес. Давно забылось, кто и почему его так назвал, но от этого он еще больше стал зазнаваться и давно забыл свою службу. В других дворах его товарищи уже бойко подавали голос, учуяв чужака, а этот и не думал выходить из теплой будки. Утро только начиналось. Выпавший за ночь снег еще был нетронут, и весь двор казался большой белой полянкой.

Притаившийся у забора лисёнок принюхивался, водя своим чёрным носиком по сторонам. В эту ночь он впервые отважился пойти в деревеньку один. Заметать свои следы, узнавать всех по запаху и незаметно подкрадываться он уже умел, но находить ответы на свои вопросы он так и не научился. Почему люди придумали, что есть год лошади, собаки, кота, козы, даже серой мышки. О петухе и говорить не приходится. Константин весь январь так важничает, что Тимофеич ему уже перо выдрал за это. Только год лисёнка никогда не наступит. Какая несправедливость. Утренний мороз хватал за лапки, и пришлось их по очереди поджимать поближе к теплому животику с белой шерсткой.

Из кухни послышался стук посуды. На фоне светлого окна появился силуэт Тимофеича. Он распушил хвост и важно прохаживался. Сейчас ему хозяйка нальет в блюдечко теплого вкусного молока. Утро начиналось с завтрака. Все волновались, почуяв это. Было слышно, как хозяйка шла по дому, и её оживленно встречали раскудахтавшиеся куры, наскакивающие друг на друга козочки, даже спокойный Вовчик глухо застучал копытом. Захрюкала толстая неповоротливая Машка, и весь её шустрый выводок маленьких поросят.
Только лисёнку никто не предлагал подкрепиться с утра. Однако это его не очень расстроило. Он вспомнил, что есть еще год свиньи или кабана. А как раз недалеко от их норы в лесу он часто встречал огромного кабана около столетнего дуба. Для такого малыша как он оба были таки большими и сильными, что казались одного возраста. Значит, нужно было найти кабана и расспросить его. Он непременно должен был знать, как появился год кабана.

Стало совсем светло. Даже Рамзес зашевелился в своей конуре и стал постукивать мохнатой лапой по пустой миске, требуя завтрак. Пора было уходить. Лисёнок напоследок жадно втянул черным носиком воздух, наполненный странными запахами незнакомого мира, и стал прокрадываться к соседнему оврагу. Снегу было много и приходилось перепрыгивать глубокие места, где травинки полностью скрывались под белым холодным покрывалом. Нужно было спешить, чтобы его не заметили. Деревенька была маленькой, всего несколько дворов, но ни в одном из них у него не было друзей. А лай дворовых собак ничего хорошего не обещал.

Обычно в это время, кабан приходил к дубу завтракать. Копытами и своим пятачком он отрывал жёлуди под снегом. При этом он смешно сопел и чихал. Озорные белки с соседних сосен бросали в него пустыми шишками, но он не обращал на них внимания. Это был очень серьёзный кабан, и если он принимался за какое-то дело, то отвлечь его было очень трудно. Когда же он приступал к завтраку, можно было прохаживаться рядом и смело напевать песенки. Лисёнку всегда хотелось в это время подергать кабана за маленький хвостик. Ему было смешно и непонятно почему у такого огромного и сильного кабана такой маленький хвостик. Крючком. Не в пример ему у маленького лисёнка был шикарный пушистый хвост, чем он очень гордился. Ведь им можно было укрывался от холода, заметать свои следы и дразнить кого-нибудь, выставляя из-за дерева лишь белый кончик. Да мало ли. Впрочем, однажды злая собака пыталась ухватить его за этот самый хвост, но не тут-то было. Не зря ведь он был чемпионом по пряталкам и догонялкам.

За этими мыслями время в дороге пролетело незаметно. Было слышно издалека, что кабан уже нашел свои жёлуди. Он шумно чавкал и сопел. Лисёнок знал, что в это время кабану лучше не попадаться на глаза. Он так ревниво оберегал свою добычу, что готов был ринуться на любого со своими кривыми клыками. Глупый, кому нужны эти жёлуди. Впрочем, лучше было подождать, когда тот насытится.

Наконец, раздалось умиротворенное похрюкивание. Это кабан после завтрака неторопясь отправлялся на прогулку. В отличие он лисёнка, который всегда выискивал самую безопасную дорогу, толстый кабан двигался по прямой. При этом он так самодовольно хрюкал, что можно было спокойно дожидаться его по намеченному маршруту. Лисёнок запрыгнул на ствол большой ели, что свалил ветер в прошлом году и принялся ждать кабана. Когда тот вышел из кустов, ломая ветки, лисёнок заискивающе спросил его:

- Наверное трудно искать жёлуди под снегом?
Кабан даже не взглянул в его сторону и продолжал свой неторопливый путь.
- У меня вот никогда не получалось. Только очень умный может делать это нелёгкое дело.
- Да уж...
- Я всегда завидовал тем, кто давно живет в лесу и всё знает.
Кабан остановился и недоверчиво посмотрел в его сторону. Несмотря на свою огромную силу и свирепый нрав, он был туповат и очень не любил, когда над ним подшучивали. Но сейчас кабан был в отличном настроении и похрюкивал на ходу. Наверное он что-то напевал себе по-своему.
- Ты прав, малыш, я давно живу в этом лесу и все знаю. Я даже помню твоего дедушку. Ох, и хитрющий был лис.
- А не знаешь ли ты, уважаемый, отчего люди празднуют год кабана, а год лисёнка - нет?
- Потому, что мы самые умные и полезные животные. А от вас всегда одни неприятности.
Кабан фыркнул от удовольствия и, наклонив огромную голову с маленькими глазками, засеменил своими толстыми ножками. Лисёнку стало грустно, от мысли, что он не может быть полезным как кабан. Он так задумался, что не сразу услышал, что его кто-то зовёт. Это была большая серая ворона. Она раскачивалась на сосновой ветке, стряхивая комки снега на лисёнка.
- Кар-р-р. Чего р-р-расселся, р-р-ыжий?
- Да вот, хотел спросить кабана, почему его год есть, а моего - нет.
- Хор-р-роший вопр-р-рос.
- А ты не знаешь?
- Сколько живу, такого не слыхивала. Спроси кого-нибудь др-р-ругого.

И взмахнув большими крыльями, ворона бесшумно полетела по своим важным делам. Лисёнок остался, перебирая в памяти всех знакомых, кого можно было бы спросить. Медведь спал, и только пар от его дыхания поднимался над засыпанной снегом берлогой. Братья серые волки рыскали все дни напролет в поисках чего-нибудь съестного и не очень-то любили поговорить. А в морозные ночи, как сегодняшняя, они так выли от холода, что подходить к ним лисёнок не решался. Тут он вспомнил о лосе. Он был еще больше кабана и должен был всё знать. Найти его в чаще было не просто, но только не для лисёнка, который знал все тропинки, по которым ходили лесные жители.

Наступил полдень, когда лисёнок добрался до березовой опушки, где обычно лакомился корой старый лось. Вот и теперь он неторопливо ходил между деревьев, пробуя на вкус своим шершавым языком застывшие стволы. Правила хорошего тона требовали подождать, пока лось закончит обед, но лисёнку не терпелось узнать ответ на свой важный вопрос. Запыхавшись от быстрого бега, он сбивчиво спросил:
- Не будет ли так любезен уважаемый лось, ответить мне, почему год кабана есть, а лисёнка - нет?
Тот медленно повернулся, и, не переставая жевать, посмотрел на лисёнка большими грустными глазами. Всем своим видом он показывал, что сейчас важнее обеда у него не может быть никаких дел. Но лисёнок так нетерпеливо перебирал лапками и тяжело дышал, что лось понял всю важность ситуации.
- Вообще-то, мы живем по своим, лесным законам. Люди придумали свои названия годам. А у нас они свои: засушливые или дождливые, холодные или жаркие, урожайные или голодные. Ты еще маленький, и не помнишь, когда был пожар в лесу от молнии. А мы так и говорим, в тот год, когда был пожар.

- А когда же будет год лисёнка?
- Извини, дружок, но я не припомню, чтобы так кто-то говорил. Спроси кого-нибудь ещё.
Так же неторопливо, лось повернулся и продолжил свой долгий обед. Лисёнок совсем расстроился. Ему так хотелось узнать этот важный секрет, но никто не мог помочь. Каждый занимался своим делом, и не обращал внимания на малыша.

Зимний день быстро угасает, а в лесу и того быстрее. Лисёнок и не заметил, как стало темнеть, а вскоре и звезды засияли над головой. Ночь обещала быть долгой и холодной. Тут он вспомнил, что тайком убежал из норки, когда все его братики и сестрички спали. Ох, и достанется же ему от мамы! Он повернул в сторону дома. Так не хотелось сознаваться, что он не нашел сегодня ответа на свой главный вопрос. Но возвращаться было давно пора.

Придав своей хитрой мордочке самый виноватый вид, и поджав хвост, он протиснулся в сою родную нору. Конечно, пришлось выслушать от мамы много обидных слов. Когда же он рассказал ей, почему он его не было, она заботливо облизала его своим теплым маленьким язычком и покормила. И даже после этого он никак не мог заснуть.

- Мам, когда же наступит год лисёнка?
- Когда ты сделаешь что-нибудь такое важное, что запомнит весь лес. Тогда все и будут говорить, - это было в год лисёнка.

Свернувшись калачиком, он укрылся своим теплым пушистым хвостом, и ему стал сниться очень хороший сон, в котором он был таким молодцом, что после этого весь лес стал говорить про год лисёнка.

---

Помани

Помани меня глазами в сочном отблеске зари,
Обмани цветными снами, и за дерзость не кори.
Соблазни полутонами, к тайне доступ отвори,
Наколдуй любовь меж нами, и с собою забери.

Проявись на звёздном фоне силуэтом из мечты,
И принцессою на троне небывалой красоты.
Обрати меня к иконе той духовной чистоты,
Что звучит в церковном звоне и влечёт из темноты.

Напои меня мечтами, где с тобою мы одни,
Зачаруй меня очами и влюблённость сохрани.
Свято верю, что с годами станут ближе эти дни,
Буду ждать тебя с цветами. Долго. Только помани.

---

Влюбленная женщина

Влюблённой женщине подвластны тайна мира,
Невзгоды и лишенья, горы и пустыни по плечу.
Не устрашит заклятье демона и логово вампира,
За эту веру всю себя отдаст на плаху палачу.

Влюблённой женщине благоволят богини,
Фортуна и Фемида воли Зевса вопреки,
Судьбу императрицы и простой рабыни
Уберегут от гнева огненной руки.

Влюблённой женщиной достойно любоваться,
Подобно птице над землёй она парит.
И от счастливых глаз так трудно оторваться,
Когда к любимому душа её спешит.

Влюблённой женщине и звёзды светят ярче,
И майский дождь нежнее и теплей.
Цветы - душистей, солнце греет жарче,
Да и слова ложатся в строчки только с ней.

---

Вечер во Фландрии

Командировка в Бельгию была неожиданной. Уладить с партнером спорные вопросы по телефону не удалось. Пришлось лететь на неделю. Впрочем, сказать, что прощался с Москвой тяжело, было бы неверно. Первый мокрый снег, слякоть, серые потоки хмурых людей и грязных машин остались позади. Стаканчик бордо и журнал помогают скоротать три часа перелета. Интересно. Автор статьи утверждает, что вкусовые ощущения меняются на высоте десять тысяч метров. Придется попросить еще бордо и проверить...

Дорога из аэропорта в Брюсселе до европейской штаб квартиры партнеров в городке Оденарде заняла часа два. Это на самом юге страны, в районе под названием западная Фландрия. Дороги явно не российские. Не только по масштабам, но и по чистоте. Похоже, они собирают всю грязь и разбрасывают ее над нашей многострадальной родиной. Попадаются любопытные название населенных пунктов. «Болгария». Разговорчивый таксист объясняет, что это страну назвали по имени их старой деревеньки. «Назарет». Забавно, но он сам там живет. Городишко в три десятка коттеджей. Чисто, аккуратно, но людей нигде не видно. Как, впрочем, и света в окнах, хотя самое время ужинать. Таксист показывает на яркую вывеску вдали от дороги - «Сowvert». Это очень популярный ресторан в этих краях. Хотя название странное: первая половина – английская, вторая - больше французская. Судя по экзотическому цвету животного на неоновой рекламе, я не ошибся - «Зеленая корова». Водитель утвердительно кивает в подтверждение моей загадки. Хочу ли я там поужинать? Теперь уже киваю я. Он быстро набирает номер ресторана по сотовому телефону. У него там работает родственник. Столик только через три дня. И то специально для русского.
В назначенный день прошу таксиста отвезти меня к необычной корове. Из городка, где я живу это минут двадцать. Мой акцент разжигает в водителе любопытство. Похоже, таксисты везде разговорчивые. По дроге он советует заглянуть в старую церковь. Это рядом. Как легко меня соблазнить. Впрочем, не зря. На мощеной площади перед готическим зданием ни души. Обещаю таксисту через пять минут вернуться. Резная кованная железом дверь скрипнула, неохотно пропуская чужестранца. Тихо. Пройдясь меж рядами, сажусь. Закрываю глаза, и тут со мной что-то происходит. Неясные видения возникают в сознании. Облики самых разных людей появляются и пропадают. Вдруг совершенно отчетливо вижу своего деда Харлампия.

Еще до революции он приехал из Греции в Новороссийск на торговом судне. Влюбился в мою бабку Варвару. Остался и женился. У них было два сына. Младший – мой отец. Жили трудно, но была у них необычная любовь. Потом революция, гражданская война. Когда «белые» покидали Россию в двадцатые годы, дед не хотел уезжать. Бабка рассказывала, что его пугали красным террором, но он оставался. Потом земляки просто силой посадили на последний корабль.
С тех пор прошло много лет. Бабка Варвара так и не вышла больше замуж. Она ждала Харлампия. Всю жизнь. Почти пол века на столе у нее стояла их фотография. Сразу после ее смерти пришло письмо из Греции. Через «Красный крест» дед нашел адрес моего отца и просил принять его. Это была долгая история, но он все же приехал. Насовсем. Оказывается, он тоже так и прожил бобылем. Получил наследство, разбогател, но так и прожил в одиночестве. Вернулся в Россию умирать. Рядом со своей Варварой. Знал ли он о ее смерти или это совпадение, не знаю. Он плохо говорил по-русски, да и вообще не был особенно разговорчивым. Для общения почему-то из родственников выбрал меня. Россия была для него чужой, он приехал только к своей Варваре. Часто просил меня отвезти его на могилку к бабке, где подолгу разговаривал с ней. Трудно было без слез смотреть на эти свидания. Он сидел на скамеечке за оградкой часами. Что-то шептал и плакал. Однажды мне пришлось поднимать его с земли. Дед лежал, обняв маленький холмик, прижавшись к траве щекой. Я плакал вместе с ним. По дороге домой он взял с меня клятву, что его похоронят рядом с Варварой. Это случилось очень скоро. Они теперь так и лежат вместе. Через пятьдесят лет. А я верю, что все это не случайно. Мне не довелось видеть их молодыми, я видел только их смерть. Но я знаю, они любили друг друга. Искренне и прогательно. Их души встретились. Должны были встретиться. И любовь их не умерла. Отчасти она живет и во мне, в моей памяти. Наверное, я взял немного взаймы. С тем и живу.

Кто-то тряс моё плечо. Взволнованный таксист беспокойно спросил, как дела. Я попросил его отвезти меня обратно в отель. Извини, зеленая корова. В другой раз. До глубокой ночи бродил я по извилистым пустынным улочкам чистенького города, размышляя. Человеческая душа, зачем мечешься ты по свету? Ведь тебе так мало нужно для счастья.
Я знаю, могилка Варвары и Харлампия не затеряется в веках. Их любовь живет в моём сердце, и часть её я передам вам. Аминь.

---

Осенний шепот

Осенним вечером в беседке Тишина
С красавцем Шорохом встречалась тайно
Она всегда смущалась и была скромна
Взгляд говорил «ах, я зашла случайно»

Он шелестел листвою нежные слова
И шорохом травы к ногам стелился
От вольностей таких кружилась голова
Туман редел и на красавца злился.

А Тишина, накинув сумерек вуаль,
Вся, превратившись в слух, от счастья млела
И шепот Шороха унес ее печаль,
В ночи растаяв робко и несмело.

---

Поздняя любовь

Любовь, как осень вдруг открылась
Последним солнечным теплом.
Мне долгожданная явилась
В убранстве ярко-золотом.

Весну и лето, как шальные,
Я проскакал в чужом ряду.
Срывал ромашки полевые,
И розы пышные в саду..

Прохлады грусть густым туманом
Прокралась в уголки души.
Былое видеться обманом,
И жить приятнее в глуши.

Мундир гусарский стал мне тесен,
Люблю бродить в тиши лесной.
И не пишу весёлых песен,
Я очарован лишь одной.

Как просто всё это случилось.
Как будто после пыльных бурь.
Судьба осенним днём пролилась,
Смывая наносную дурь.

Господь простил мне прегрешенья,
И подарил надежду вновь.
Рассеяв осени сомненья,
Я встретил позднюю любовь.

---

Мел

Как мел крошится нежность в мелочах,
Заглаживая трещины в раздорах.
Стирает грань о грубости в речах,
И колется от колких разговоров.

Казалось, вечно буду у доски,
Писать цветным мелком слова смешные.
В кармане прятал крупные куски
Чтоб позже рисовать дожди грибные.

Хотя, с годами времени песок
Почти засыпал детские желанья.
В кармане мела маленький кусок
Ещё будил во мне воспоминанья.

Остаток нежности, как островок,
Среди пустыни высохшего моря.
Из детства мела маленький кусок
Мне помогает жить, с невзгодой споря.

---

Парижанка

Апрельский полдень в парке Тюильри
Теплом и одиночеством скамеек манит.
Он не сверкает строгим стилем Бразери,
И шорох гравия здесь тишины не ранит.

Так хорошо уединиться в скромном уголке,
И молодой листвой от суеты отгородиться.
Восторги шумной Риволи оставить вдалеке,
И нежным солнцем вдоволь насладиться.

Глаза закрыв, о сокровенном помечтать,
И подремать, и сладким сном забыться.
Проснувшись, всё ещё в фантазиях витать,
О том, как славно было бы влюбиться.

Внезапный приступ жажды испытать,
О неизведанном или давно забытом.
Что главным в жизни принято считать,
И только избранным становиться открытым.

С надеждой робкою, приличья позабыв,
Искать во встречном взгляде незнакомки
Какой-то тайный знак, а, может быть, призыв
Что грешного поставит у последней кромки.

Когда душа волнением трепетным полна,
И в ожиданье сверхъестественном томится.
Судьбы благословенной вынесет волна
На встречу то, что может только сниться.

Её глаза светились призрачной мечтой,
Которая романтиков с пелёнок покоряет,
Навеки обещая счастье, верность и покой,
Так искренне, что сердце просто замирает.

Без слов, без объяснений, без интриг,
В порыве к ней навстречу устремился,
Смущённо преклонив колено, головой поник,
И в путаных словах пытался объясниться.

Она смотрела молча, смысла не поняв,
Потом по-детски звонко рассмеялась.
С колен подняться жестом приказав,
Знакомясь, руку протянув, Люси назвалась.

Я помню, как ладонь к губам прижав,
Краснел, смущенно, её имя повторяя.
Едва почуяв запах незнакомых трав,
Готов ей всё отдать, безмерно доверяя.

Как неожиданны превратности судьбы,
Кто знает, почему она сердца соединяет.
Любимчиков вдруг награждает без борьбы,
А бедных пасынков к скитаниям склоняет.

Лишь тем, тем, кто свято верит в чудеса,
И может бесконечно ждать заветной встречи,
Судьба от чёрных туч очистит небеса,
И путь укажет ночью темной, зажигая свечи.

Весь день и ночь мы прогуляли до зари,
Общаясь взглядом, выражая мысли жестом.
Я ей читал стихи о том, как плачут глухари,
Потом переводил, сверяя чувство с текстом.

Она мне пела грустно о любви, закрыв глаза,
Доверчиво прильнув и руки положив на плечи.
Мы долго целовались, но весенняя гроза
Ворвалась, отчеркнув конец внезапной встречи.

Едва проснувшись, город был омыт дождём,
А улиц пустота бегущее такси не задержала.
Прощаясь, верил, что разлуку переждём,
Она так горячо в объятьях на ухо шептала.

* * *
Прошли года, но память всё ещё хранит,
Тот запах трав, монетку в четверть франка.
В весеннюю грозу так сердце ломит и болит,
И ночью снится ветреная парижанка.

---

Витязь

На ломтик чёрного, поджаренного хлеба.
Икры зернистой устремиться слой.
Салфетка красная и скатерть цвета неба,
Бокал хрустальный оттенят каёмкой золотой.

Оливки крупные в лучах свечи лоснятся,
И сельдь норвежская лучком окружена.
Опята скользкие на рыжики косятся,
Резная миска хрустом огурцов полна.

Капуста с клюквою морковкою украшена,
И заливной судак петрушкою покрыт.
Горчица в плошке так заботливо приглажена,
И чесночок в салате глубоко зарыт.

Графин пузатый запотел от одиночества,
Ножи и вилки, по ранжиру, к бою обнажив.
Издалека слышны слова пророчества -
Ещё никто в сей битве не остался жив.

Подобно витязю у камня на распутье,
В меню мерещатся три памятных строки.
Пойду вперед, сомненья рву в лохмотья,
Мне не пропасть в пучине огненной реки.

---

Осколки (романс)

Нечаянной любви неровные осколки
Беспомощно блестят в пыли на мостовой
Неясный след обшарпанной двуколки
Меж нами проскользнул границей роковой.

Как больно сознавать в короткое прощанье,
Что я ошиблась, ложь за искренность приняв.
Он мной играл, заставив верить в обещанье,
Теперь спешит, неловко на ходу обняв.

В толпе ещё видна гвардейская фуражка,
И по брусчатке эхом дробь копыт летит,
А я готова, как бездомная бродяжка,
За ним бежать, но моя гордость не велит.

Когда открытый верх двуколки покачнулся,
Он быстро обернулся и махнул рукой.
Огонь любви вновь в сердце встрепенулся,
Коварный всё забрал - и душу, и покой.

Раскинув руки, словно босиком шагнула,
Накидку потеряв и гордость позабыв.
Осколки впились, боль меня кольнула,
Проникнув глубоко и охладив порыв.

Нечаянной любви неровные осколки
Потоки времени убрали с мостовой.
Пройдут года, и позабуду кривотолки,
О том, что я была лишь куклой восковой.

---

У камина

Зарывшись в плед на даче у камина,
С бокалом терпкого бордового вина.
Грустя, подумал, что минула половина,
Мне дней земных отмеренных сполна.

Огонь, не торопясь, мне душу согревает,
Воспоминанья в танце язычков даря.
И череда событий в пламени мелькает,
Под завывание метели ноября.

Вина и времени особенная призма
Акценты переставит не скупясь.
И зазвучит иначе прежняя харизма,
В грехах себе сознаюсь, не стыдясь.

Весны наивной юные порывы
Коварный март апрелю передал.
А майский ливень нас застал у ивы,
И первый поцелуй под громом прозвучал.

Июль меня с другой теплом окутал,
Дурманом трав на сенокосе опьянил.
Но в августе туман дороги перепутал,
И звездопад мне предсказанье начертил.

Оно сбылось осенней сказочной порою,
Когда сентябрь ярким золотом кружил.
Весь мир вокруг наполнился тобою,
И странно сознавать, что без тебя я жил…

Темнеет раньше, стылый ветер завывает,
И первый лёд среди листвы уже блестит.
Твой милый образ мою душу согревает,
И сердце зимний холод не страшит.

---

Листьев сорванный букет

Осень приоделась на прогулку,
И в наряде ярком, не спеша,
Одиноко шла по переулку,
Шлейфом из листвы сухой шурша.

Ветер её издали приметил,
И решил над дамой пошутить.
Разогнавшись, будто не заметил,
Налетел и принялся кружить.

Вырывая листья из наряда,
Веселился парень от души.
А она, не поднимая взгляда,
Всё шептала – «Ветер, не спеши.

Дай покрасоваться в бабье лето,
Посмотри, ужель не хороша?
Думаешь увидеть лучше где-то?
Эта мысль не стоит ни гроша.

На закате солнце светит жарче,
Поздняя любовь милее и нежней,
На исходе жизни чувства ярче,
И объятья напоследок горячей»

Шаловливый ветер не заметил,
Как наряд из листьев разметал.
Вдруг остановился, будто встретил,
Ту, о ком тайком всегда мечтал.

Обнажив у дамы грудь и плечи,
Он застыл, плененный красотой.
А она, стесняясь этой встречи,
Лишь прикрылась длинною косой.

Право, дальше мне писать не ловко,
Как в её объятья ветер угодил.
Лишь потом шептала всем золовка,
Как он осень на руках носил.

Как кружил он с нею по Арбату,
По Неглинке и Москва - реке.
Вьюга и метель завидовали брату,
И не торопились, прячась вдалеке.

Многие запомнят эту осень,
Что столицу нарядила в яркий цвет.
Он напоминает, как опасен
Бабьим летом листьев сорванный букет.

---

Сны

В снегах затерянное лето
Так сладко дремлет в феврале.
Давно метелями отпето,
Но не томится в кабале.

Зевнув, тасует снов колоду,
И, выбрав первый, наугад,
Сквозь полумрак и непогоду
Скользнет, как тень, в июльский сад.

Там тишина в душистом зное,
Да сонный полдень у плетня,
Да шмель шальной о чем-то ноет,
Да детский крик, "Ищи меня!".

И лето, захмелев от счастья,
Под песню нудную шмеля,
Укрывшись снами от ненастья,
Затихло в стуже февраля.

---

Мотылёк

Носками стройных ног, взмахнув игриво,
Скрестишь их, словно крылья за моей спиной.
В ресницах спрятав стыд. Почти лениво.
Из вязкой темноты вспорхнешь совсем иной.

Предложишь закружиться в упоении,
Приблизившись вплотную к пламени свечи.
Маня и утопая в наслаждении,
Обучишь пируэтам в таинстве ночи.

Рассвет заглянет осторожно в окна,
Качнет огонь свечи пронырливый сквозняк.
Пережигая времени волокна,
Нас разлучит, тень бросив наперекосяк.

Как жаль, что век любви бывает краток,
Подобны однодневным мотылькам и мы.
Готовы душу выложить в задаток,
И попросить ещё любви, хотя б взаймы.

---

Испанская невеста

Осень приоделась на прогулку,
И в наряде ярком, не спеша,
Одиноко шла по переулку,
Шлейфом из листвы сухой шурша.

Ветер её издали приметил,
И решил над дамой пошутить.
Разогнавшись, будто не заметил,
Налетел и принялся кружить.

Вырывая листья из наряда,
Веселился парень от души.
А она, не поднимая взгляда,
Всё шептала – «Ветер, не спеши.

Дай покрасоваться в бабье лето,
Посмотри, ужель не хороша?
Думаешь увидеть лучше где-то?
Эта мысль не стоит ни гроша.

На закате солнце светит жарче,
Поздняя любовь милее и нежней,
На исходе жизни чувства ярче,
И объятья напоследок горячей»

Шаловливый ветер не заметил,
Как наряд из листьев разметал.
Вдруг остановился, будто встретил,
Ту, о ком тайком всегда мечтал.

Обнажив у дамы грудь и плечи,
Он застыл, плененный красотой.
А она, стесняясь этой встречи,
Лишь прикрылась длинною косой.

Право, дальше мне писать не ловко,
Как в её объятья ветер угодил.
Лишь потом шептала всем золовка,
Как он осень на руках носил.

Как кружил он с нею по Арбату,
По Неглинке и Москва - реке.
Вьюга и метель завидовали брату,
И не торопились, прячась вдалеке.

Многие запомнят эту осень,
Что столицу нарядила в яркий цвет.
Он напоминает, как опасен
Бабьим летом листьев сорванный букет.

---

Двойник

За гранью логики живет другой,
Он прячется в душе пугливо.
Стараясь не нарушить мой покой,
В тени скрывается стыдливо.

Быть может, это брат, но не близнец,
В присутствии своём незримом,
Он ждёт, чтоб проявиться, наконец
В смятенье разума игривом.

И лишь тогда покажет суть свою,
Открыв совсем иные дали,
Ведя меня тропою по краю
Сознанья, спящего в печали.

Как будто в зазеркалье проводник
Иллюзий мир подарит странный,
Где жажду сможет утолить родник,
Вводя беднягу в транс желанный.

Уговорит меня забыть беду,
И спрячет в тихих закоулках.
Навеет сны о том, что я бреду
Тенистым парком на прогулках.

Потом простится, не глядя в глаза,
Как будто сознавая, что должник.
Скользнув во тьму, что прячут образа,
Где за окладом мой живет двойник.

---

Взгляд

Накинув паутинкою вуаль,
Тебе не спрятать взгляд бедовый.
Он разбудил неясную печаль,
И привкус на губах медовый.

Напомнил позабытые слова,
Что я шептал на сеновале.
И заманил в аллею, где листва
Алеет, как бордо в бокале.

Наполнил полдень соком лебеды
Что смыло серыми дождями.
В ушедшем лете я ищу следы,
В траве протоптанные нами.

Среди листвы мерещится мне взгляд
Очей, что я любил когда-то.
Ах, бабье лето, твой багряный яд
Я выпью, мне не надо злата.

---

Перелетные души любви (романс)

Перелетные души любви
К холодам собираются в стаи.
Покидая своих визави,
Листопадом следы заметают.

Обрывая незримую нить,
Одиночество прячут в тумане.
Без любви им так трудно прожить,
До весны схоронившись в чулане.

В синеву поднимаясь к своим,
Боль утрат проливают дождями.
И парит в небесах, словно дым,
Клин, что кажется нам журавлями.

Перелетные души любви
Собираются в теплые страны.
На прощанье их благослови,
Пусть затянутся старые раны.