И да пребудет с нами вдохновенье
Весенних снов короткие сюжеты
Индейским амулетом я ловлю.
Укрыв в тумане мистики петлю
Для тех, что верят в тайные приметы.

Сосуд из типи племени навахо ***
Согласно их преданьям – верный сейф
Для призраков, скользящих, словно шлейф,
В сознании, цепенеющих от страха.

А незабудки сохранят надежно
Всю романтичность потаенных встреч,
И будут образ милого беречь,
Что мне приснился так неосторожно.

*** типи - конические палатки индейцев прерий Канады и США
фото Луизы Гельтс


@настроение: задумчивое

@темы: Александр Асмолов,стихи,лирика

И да пребудет с нами вдохновенье
Кому-то звезды на погоны,
Кому-то звезды в небесах
Чтоб зазвенели элероны
И утонул форсаж в басах.

Приборы зельем опоили
И, кажется, мой штурман врет
Что, мол, в глазах темнеет… или
Над Питером ночной полет.

Я по Фонтанке под мостами
Тихонько заложу вираж
И над Исакия крестами
Свечу «зажгу», войдя в кураж.

Над Зимним - штопор для фурора
А после звуковой барьер
Пройду над крейсером «Аврора»
Чтоб знали, с кого брать пример.

Эх, жалко нет боезаряду,
Над Смольным затяну петлю.
Устав, на Невский тихо сяду
Мой Питер, я тебя люблю.

@настроение: боевое

@темы: Александр Асмолов,шутошная лирика,юмор

И да пребудет с нами вдохновенье
Давным–давно, когда морозы было сильнее, снега белее, а сосны небеса подпирали, стояла на берегу красивого озера деревенька да барская усадьба. Озерное. Край тот был богат лесом да зверьем, а пуще того – красотами дивными. Куда ни глянь сказка одна. Особенно зимой. Тогда они не в пример нынешним были. Навалит снега по самую крышу и прихватит все морозцем… дворцы да терема стоят. Один диковиннее другого. На окраине той деревеньки, в самом бедном домишке жила девочка по имени Цветана. Беда не беда, да бедно жила их семья. Отца в солдаты забрили, а мать с пятерыми детишками с воды на хлеб перебивалась. Барыня, что жила в усадьбе, взяла девочку к себе. По дому помогать. Тогда все при господах значились – дворовые да крепостные.

А Цветанка смышленая и работящая была, за что ни возьмется, все у нее лучше других получается. Особенно кружева вязать. Уж искусница, да выдумщица, каких не сыскать. Барыня ее приметила. По праздникам домой отпускала, да в подарок то старое платье своей дочери отдаст, то денежку медную. Цветанка все в дом несет – матушке да сестрицам своим. Так и жили.
Однажды летом прошел слух, что матушка-государыня проездом в их края пожалует. Губернатор да предводитель переполошились. Хотят царице угодить. Везде порядок наводят, да выспрашивают, чем бы ее величество порадовать. Прослышали о мастерице Цветане из Озерного, мол, лучше кружевницы никто и не видывал. Сговорились с барыней, что государыня в усадьбу заедет. Отдохнуть с дороги да на кружева поглядеть. Тогда мода на тонкую ручную работу в большой силе была.

В назначенный день царица со свитой пожаловали. Шум, гам, суета. Слуги да придворные наехали, кареты, сундуки… Наряды пестрят такие, что Озерное словно по весеннему первоцвету преобразилось. Однако всех затмила сама матушка-государыня в сопровождении гусарского эскадрона. А те, как на подбор, статные да чернобровые, глаза озорные, девушкам проходу не дают. Был среди них удалец по имени Святозар. Красавец. Молод, а уж вся грудь в орденах и шпага с позолоченным эфесом.

После шумного застолья пошли девушки хоровод водить. Босиком по зеленой траве, в длинных расшитых сарафанах да кокошниках шитых жемчугами. Одно слово – лебедушки. Все хороши, а одна краше всех с косой в красных лентах до колен. Цветана. А как песню завела нежным голосом, так все и затихли. Не зря говорят, в красивых местах и люди красивые родятся. Матушка-государыня сама в ладошки хлопала да посмеивалась. Ай, да умница, ай, да красавица! Один Святозар молчал. Покорила его Цветана.
Позвала барыня царицу да гостей кружева смотреть. Тонкая изящная работа, да с выдумкой. Более всего понравились ее величеству кружева на темы русских сказок, особенно те, где Иван-царевич на сером волке скачет. Велела позвать мастерицу, чтобы ее с собой в столицу взять, да там своим мастерством гостей заморских удивлять. Хитрая барыня подтолкнула вперед свою толстощекую дочку. Удивилась царица, глядя на пухлые пальцы белоручки, но слово сдержала.

Проходит время. Барская дочка в столичном дворце живет, а ей с оказией из Озерного кружева привозят. Толстощекая до обеда спит, и царице каждый день приносит с поклоном новую работу, мол, сама сделала. Так бы продолжался этот обман, да пожаловал в город Санкт-Петербург французский посол. Во дворце бал в честь высокого гостя, музыканты играют, пары вальсируют, а гусары в почетном карауле стоят. Объявили о государыне. Все в низком поклоне застыли, посол ножкой кренделя на цветном паркете выписывает. Одно слово - царица. Она в сопровождении своих верных гусаров вошла, и заплясали вокруг огни от ее бриллиантов. Однако посол не на государыню-матушку смотрит. Скандал назревает. Церемониймейстер выясняет, в чем дело. Оказывается, посол увидел кружевной воротник у гусара из свиты и так поразился высокому искусству работы той, что грамоту от своего Людовика вручить позабыл.
Усмехнулась матушка-государыня, велела подойти гусару. А это Святозар, и на плечах у него подарок Цветаны. Признался красавиц, что певунья из Озерного пленила сердце его. В ответ на его пламенное признание, подарила Цветана сей вышитый воротник. Сравнила царица вышивку с работами, поднесенными ей боярской дочкой, и поняла, что это одних рук дело. Разгневалась. Велела привезти к ней в столичный дворец настоящую мастерицу. Три дня без отдыха и устали скакал гусар Святозар с двумя спутниками, а вернулся с тремя. Цветана так в мужском платье перед царицей и предстала. Все умеет мастерица, даже на коне не хуже воина скакать. Одно слово – русская красавица.

Затеяла матушка-государыня соревнование между Цветаной и барской дочкой, чтобы вывести обманщицу на чистую воду. В большом зале, на глазах у приглашенной публики обе принялись за работу. Главным судьей назначили французского посла, как большого знатока в кружевном деле. Придворные развлекаются, а обе девушки ни на миг от работы своей не отрываются. И все под присмотром француза. К вечеру срок соревнования стал истекать. Ждали ее величество для оглашения победителя. Впрочем, и оглашать-то нечего было. Посол так смеялся, увидев, работу толстощекой, что икать бедный стал. Насилу отпоили.

Царица отослала обманщицу с позором обратно к маменьке и наказала обоим более в столицу не показываться. Цветане же предложила стать ее белошвейкой и во дворце жить. Мастерица с радостью согласилась. И почетно, и семье помогать под силу. Своему гусару Святозару ее величество за службу верную решило сделать подарок. Проси, чего пожелаешь. Упал красавец на колени перед матушкой-государыней и попросил руки своей ненаглядной Цветаны. Тут все и решилось. Царица их благословила. Растроганный посол французский им свадебный подарок сделал – маленький домик под Парижем.

Поговаривают старые люди в том домике так никто и не жил, только посол привозил из далекой России удивительные кружева. Собралось их немало. Все, как один сказочные. И по сюжету, и по мастерству. Когда послу вышел срок покинуть королевскую службу, над маленьким домиком под Парижем появилась красивая надпись. «Русское чудо». С тех пор много времени прошло, а над домиком так и осталась та надпись, а по окрестным дорогам указатели со стрелочками. «Русское чудо». Посетителей в том домике встречает поседевший пра-пра-правнук посла, и рассказывает забавную историю о белошвейке и белоручке.

@темы: Александр Асмолов,проза,детская литература,сказки для маленьких

09:46

Ирис

И да пребудет с нами вдохновенье
Цветы, как люди в нашем мире,
Забава в чьих-нибудь руках.
Кто умер в замке, кто в трактире,
Иной прославился в веках.

***
У Рейна бился славный Хлодвиг,
Лишь на закате бой утих.
Хоть каждый в свите шёл на подвиг,
Но готы окружают их.

Хотят пленить монарха франков
Всё туже западни петля.
На берег стайкою подранков
Спешат, заступницу моля.

Над Рейном месяц, как лучинка,
И Хлодвиг видит Божий знак.
Из жёлтых ирисов тропинка
Едва виднеется сквозь мрак.

Цепочкой вброд без промедленья,
Ушли, забрав с собой цветы.
И герб французский в знак спасенья,
Хранит тот символ красоты.

@настроение: озорное

@темы: Александр Асмолов,поэзия,пейзажная лирика,строки о цветах

И да пребудет с нами вдохновенье
Опять с мольбертом на пустынном пляже,
Где только тень от шляпки на песке.
След ящерки в зеленом камуфляже,
Да парус одинокий вдалеке.

В подрамнике эскиз морской томится,
Где на переднем плане – капитан.
Со шкиперской бородкой, смуглолицый,
Веселый, не из рода пуритан.

Художница застыла у мольберта
Стоит работа третий день подряд.
Устала ждать заветного конверта,
Но писем нет – на почте говорят.

Теперь надежда на попутный ветер,
Вдруг что-то ей шепнет соленый бриз.
Преобразится мир и станет светел,
И сразу оживет морской эскиз.

@настроение: влюбленное

@темы: Александр Асмолов,поэзия,любовная лирика,строки о любви

И да пребудет с нами вдохновенье
К вечеру пошел снег. Поначалу робкий, он едва кружил над городом, но, заметив привлекательную женщину, припустил. Она так обрадовалась этому, что сняла перчатку и протянула ладонь ему навстречу. А снежинки, словно маленькие пташки, вились вокруг, не решаясь опуститься. Тогда женщина остановилась и замерла, словно прося милостыню. Осмелев, снежинки опускались на теплую ладонь и таяли. Другие едва касались ее лица, словно изучая на ощупь. Самые отчаянные вспорхнули на длинные ресницы. Это было так забавно, что женщина рассмеялась. Неожиданно и очень искренно, как ребенок.

Снежинки падали на теплые щеки и тут же таяли, впитывая в себя их аромат. Те же из них, что беззвучно ложились на чувственные губы, исчезали под ее дыханием, оставляя влажные следы, словно от поцелуев. Пушистые смельчаки касались ее шейки, оставляя неприметные бусинки на тех местах, где когда-то блуждали ненасытные жаркие губы. У нее даже закружилась голова от нахлынувших воспоминаний. А тут, как на грех, целая капелька скатилась под блузку, и, найдя ложбинку меж двух белоснежных холмов, покатилась дальше. Вниз. Туда, где кроются все сокровенные тайны.

Женщина даже обернулась, не видит ли кто. Однако, мысленно махнув на все рукой, подняла голову, подставляя счастливое лицо навстречу летящим снежинкам. Ей было невдомек, что снегом был я. Давно утративший телесную оболочку и превратившийся в небесное создание, я увивался вокруг красавицы, наслаждаясь каждым прикосновением. Всю неистраченную нежность я отдавал ей. Для меня это был подарок судьбы. Мужчины не умеют признаваться в любви, им не дано говорить о возвышенном красивыми словами, потому женщины не всегда понимают их.

Мне с грустью вспомнилась ранняя весна, когда я барабанил в девичьи окна и льнул к стеклу, стараясь выведать их тайны. Потом жарким июльским ливнем налетел на стайку девушек, которая бросилась врассыпную. И лишь одна, не испугавшись, раскинула руки для объятий и закрыла глаза. А я с размаха налетел на нее, отчаянную, окатив с головы до ног, не оставив и сухой нитки. Коротенькое платье, намокнув, словно исчезло вовсе, выставляя напоказ высокую грудь и крутые линии бедер. Но я уже мчался за другими, что с визгом, поснимав туфельки и подобрав платья, прыгали через лужи, прячась под балконами и козырьками домов. Лишь оглянувшись, я увидел ту, что осталась стоять посреди непогоды с безвольно опущенными руками, а по мокрым, прилипшим к спине волосам текла вода, и от ресниц на щеках прорисовались неровные черные линии. Тогда для меня все было лишь игрой.
Прошло время. Я стал совсем белым, но что-то понял в этой жизни. Теперь я падаю к ногам единственной неповторимой женщины, которая пройдет и оставит глубокий след. Мне повезло. Иных просто не заметят. Холодная метель налетит, закрутит. Кто-то забьется в щели, кто-то прилипнет к остывающим во дворах машинам и остынет ледяной коркой, остальные соберутся в сугробы, да так и останутся до весны. Прошлогодним снегом.

Мне повезло. Я кружусь возле ненаглядной своей красавицы, изнывая от желания. Знаю, что погибну, исчезну навсегда, но это пустяк по сравнению с тем мигом блаженства, когда я буду таять от прикосновения к ней. Я падаю и таю. И в этом коротком слове таю, для меня слилось два очень важных слова. ТА, которую ЛЮБЛЮ. Что моя никчемная жизнь! Я тебе отдам больше. Вот, посмотри на свою ладонь. Там - моя сНежная душа.

@темы: Александр Асмолов,миниатюры,строки о любви

И да пребудет с нами вдохновенье
Опять шампанское в ведерочке томится
И мандарины окружают Оливье.
С утра сотрудников разглядываю лица,
Все после праздников, как будто в забытье.
Календари теперь с английскими словами,
Огни Нью-Йорка вместо снега над церквами,
А вместо водки Санта колу предлагает
И «эм-энд-энс», а не грибочки с расстегаем.
Душа тоскует по заснеженным полям,
Где мчится тройка и веселая гармошка,
Соседки озорной холодная сережка
Мне щеку жжет на зависть пышным соболям.
Частушек звонких перепалка с бубенцами,
Ведро шампанского и водка с огурцами.

@темы: Александр Асмолов,лирика,юмор,зимние строки

И да пребудет с нами вдохновенье
Январь открою с нового листа,
И лишь потом добавлю красок.
А в декабре моя мечта чиста,
И персонажи все без масок.

Огонь свечи неизмеримо строг,
Как свет звезды на небосклоне,
Что не пускает нечисть на порог,
Занявшись при вечернем звоне.

За пленкой льда в окошке тусклый свет,
Холодный страж его скрывает.
Хранит он пожеланья, как секрет,
Но в полночь Рождества растает.

@темы: Александр Асмолов,лирика,зимние строки,Рождество

И да пребудет с нами вдохновенье
Желаний прошлогодних стерлись тени,
Угасли робко по ту сторону черты,
И бой курантов новогодних бдений
Печально сообщил, что умерли мечты.

Теперь не суждено им сбыться в прошлом,
Шампанское все дружно пьют за упокой,
Не вспоминая, будто речь о пошлом,
И рождены они проделкой шулерской.

А в эту полночь новые желанья.
Их будут пестовать и бережно хранить.
Закрыв глаза, шептать как заклинанья,
А выйдет этот срок - безжалостно забыть.

Но в прошлом, в тридевятом государстве,
Забытые желания нашли приют.
Прижавшись, молча, в маленьком пространстве,
Друг друга согревают и кого-то ждут.

@настроение: задумчивое

@темы: Александр Асмолов,проза,поэзия,рассказы,сказки,романсы

И да пребудет с нами вдохновенье
Одетый в солнечный загар,
Я пропадал на море летом.
И был тогда по всем приметам
Как юнга или кочегар.

Питался без краюхи хлеба:
Креветки, крабы, камбала,
Из мидий сочных вертела…
Охотился без арбалета.

От соли кожа задубела,
От солнца волос был седым,
Но слыл я сказочно богатым…
Ждала у пирса каравелла.

Года, как брызги от прибоя,
На солнце высохли уже.
В мечтах лежу я в неглиже…
В песке, и небо голубое.

И да пребудет с нами вдохновенье
Мы до сих пор помним лозунги, вдолбленные еще в пионерском возрасте. «Все лучшее – детям». Правда, теперь меньше трещат барабаны, и вроде бы другие люди говорят другие слова. А что на самом деле?
Вчера был приглашен на встречу с читателями детского клуба города. Впечатление удручающее. Провисший заплесневелый потолок, убогая обшарпанная мебель, энтузиаст-директор, за смешную зарплату пытается сеять доброе и вечное.
После встречи жалуется мне, что и эти крохи администрация города забирает, переселяя детский клуб на окраину города. Якобы для проведения ремонта здания. Но они-то знают – не вернуться им сюда, в центр города, в старенькое помещение, предоставленное детям еще коммунистами почти 40 лет назад. Удобно – школа рядом, пешком из соседних жилых кварталов 10 минут, да и дорожка в институт, где многие родители работают, в пяти шагах от клуба.
Скорее всего, какой-то бизнесмен присмотрел здесь место для своей конторы. Все понимают, что происходит, и ничего сделать не могут. Почему-то не нужны этой стране ни мы, ни наши дети.

И тут мне вспомнилось, как мой давний друг, эмигрировав в Канаду, написал в первом же письме с чужбины о том, как встретили его детей в школе. Несмотря на то, что они немного опоздали к началу учебного года, двоих пацанов, толком не говорящих на английском и шарахающихся от всего незнакомого, тут же взяли в разные кабинеты учителя. После часового тестирования старшенького определили в класс с художественным уклоном. Единственного из всех, его посадили за отдельный стол и дали все необходимое для рисования. Сразу же. Младшенький пошел в класс с математическим уклоном. На первом же родительском собрании классная дама представила моих друзей остальным взрослым. Обсуждали денежный вопрос – учебники, завтраки, экскурсии. Мой приятель полез было в карман за купюрами, а классная дама его остановила и предложила всем присутствующим не брать денег с приезжих русских, а скинуться. Они согласились. А еще за посещение занятий по английскому обещали приплачивать какие-то деньги. Мои друзья удивились - за что?. Ну, как же, вы же будете работать, напрягаться.

Шел я домой и думал, почему к нашим детям в чужой стране относятся лучше, чем в родной. Не идеализирую. У них проблем не меньше нашего. И все же…

И да пребудет с нами вдохновенье
Весенних снов короткие сюжеты
Индейским амулетом я ловлю.
Укрыв в тумане мистики петлю
Для тех, что верят в тайные приметы.

Сосуд из типи племени навахо ***
Согласно их преданьям – верный сейф
Для призраков, скользящих, словно шлейф,
В сознании, цепенеющих от страха.

А незабудки сохранят надежно
Всю романтичность потаенных встреч,
И будут образ милого беречь,
Что мне приснился так неосторожно.

*** типи - конические палатки индейцев прерий Канады и США
натюрморт с васильками фотохудожницы Луизы Гельтс


И да пребудет с нами вдохновенье
Когда за рюмкой чая с друзьями обсуждаю начальников и дороги, обычно разговор сводится к Улановой, Плисецкой, Гордеевой, Тарковскому, Алову и Наумову, Евстигнееву и Янковскому. Но они не вечны, и постепенно уходят. Все остальное по-прежнему. Отчего так?
Наверное потому, что, поднявшись повыше, они что-то видят иначе, и, возможно, в отличие от нас, понимают что ничего не изменить. А мы все еще надеемся.
Кто придет на их место? Я не говорю – займет. Скорее - попробует примерить одежку с большого и надежного плеча, а она будет явно большего размера. И начнет метаться претендент от левого рукава к правому, пока из той одежки не выскочит.
Грустно это осознавать.

17:32

Кореша

И да пребудет с нами вдохновенье
Корешась с ним с разбитых коленок,
Не вдавались мы в тонкость имен,
Не смущал и традиций оттенок,
Он обрезан, а я был крещен.

Мой футбол и его партитура
Не мешали мечтать об одном,
И не знала соседская Шура,
Кто обрезан, а кто был крещен.

А когда щеголял я в шинельке,
Паганини наигрывал он.
Вместо Шурки женился на Нэльке
Ведь обрезан он, а не крещен.

В один год мы отцов хоронили,
Поминая потом всем двором.
На своих и чужих не делили:
Кто обрезан, а кто был крещен.

За окном сероглазая осень,
Вместе курим, ведь общий балкон.
Что сказать, если внуки нас спросят:
Был обрезан Христос иль крещен.

09:29

Идиш

И да пребудет с нами вдохновенье
С Мишкой мы учились в МИФИ еще в семидесятые. После окончания института распределились в разные «почтовые ящики», но иногда пересекались по работе и на встречах выпускников. Горбачевская перестройка перемешала многое. Я остался выживать на родине, а он уехал в штаты. Прошло немало времени, когда однажды утром, просматривая электронную почту за утренним кофе в офисе, я обнаружил письмо от неизвестного адресата. Поначалу моя шустрая «мышка» метнулась к кнопке удаления, но что-то остановило ее по дороге. И не зря.
Это было сообщение от институтского товарища. Не вдаваясь в подробности, он сообщал, что нашел мою фамилию в списке докладчиков на конференции по программированию и хотел удостовериться, что это именно я. Вот ведь тесен мир! Расскажи кому, что наши дорожки пересекутся в Бостоне, не поверят. Ведь мы не виделись лет десять-пятнадцать.

Первый день конференции был помпезным и насыщенным короткими докладами руководителей компаний с самыми громкими именами. Правда акулы «софтверного» бизнеса не были похожи на чопорных аристократов или свадебных генералов. Каждый был в хорошей спортивной форме и запросто бросал «трех очковый» мяч в баскетбольное кольцо, установленное на сцене. Немного «погарцевав на белом скакуне» перед публикой, быстро переходил к обсуждению серьезных вещей. Впрочем, меня это впечатляло не более чем хороший рекламный ролик. Я ждал встречи с Мишкой.
Вечером, когда мы прогуливались с ним по чистеньким улицам Бостона, восторгам и воспоминаниям не было конца. Казалось, мы не слышали друг друга, наперебой рассказывая то себе, то о работе, то о стране, то о студенческой поре. Когда первые волнения улеглись, я заметил, что вокруг весна. Она везде замечательна, но в Бостоне это было чем-то особенным. Такого обилия цветов и цветущих деревьев в городе я не видел нигде. Опустившаяся ночь, заполнила улицы огнями и удивительно яркими ароматами. Бостон просто покорил меня. Хотя, это впечатление можно было объяснить необычной встречей со старым приятелем.
– Хочу пригласить тебя в ресторан, - неожиданно прервал он наши эмоциональные монологи. – Отец моего коллеги владеет уютным заведением. Думаю, тебе будет интересно.
– Дорого? – насторожился я
– Халява… - небрежно бросил Мишаня. – Марк давно уехал из Москвы и любит угостить «людей оттуда» как он говорит.
Очевидно, на моем лице отобразилось раздумье или нерешительность, и однокашник, подхватив меня под локоток, показал на яркую неоновую вывеску «ARBAT», гордо возвышавшуюся над потоком машин.
– А ты знаешь, откуда в русском языке появилось слово «халява»? – не упускал он инициативу дабы я не передумал.
Я отрицательно мотнул головой, раздумывая над тем, стоит ли мне идти к эмигрантам, но товарищ мой был настойчив.
– Дословно на иврите халява означает подарок, но у нас это слово связано с дармовщинкой. Есть забавная история, описывающая, как это все произошло.
Заметив, что я заинтересовался, Мишка быстрее повел меня к переходу, через улицу, бойко продолжив рассказ.
– В давние времена Российская империя и православная церковь помогали паломникам попадать в Святую Землю. В Иерусалиме была создана Русская Духовная Миссия, а в златоглавой организовано Общество пароходства и торговли, помогавшие паломникам добираться до Палестины, чтобы поклониться святыням.
Я удивленно посмотрел на Мишаню, который всегда был для меня только программистом, но он только отмахнулся.
– Ты знаешь, что евреям нельзя работают по субботам… - я неуверенно кивнул. - Но те, кто держали коров, не могли объяснить буренкам, что в этот день их не будут доить… Для иноверцев, свободных от таких предрассудков, евреи придумали выставлять на крылечки пустые крынки для молока и табличку с надписью «халява» со стрелкой, указывающей на хлев.
– И что?
– Наши соотечественники, ну те, кто победнее, быстро усвоили, как найти пропитание в чужой стране, - гордо закончил свой рассказ мой товарищ. – И привнесли эту традицию на Родину.
– Интересно, - промямлил я, разглядывая интерьер ресторана, куда меня уже втолкнул товарищ.
– Здравствуй, дорогой! – толстый мужчина шел нам навстречу с распростертыми объятиями. – А это твой друг?

Через пять минут мы уже были на «ты» с Марком, и пили «Смирнофф» за встречу, за Москву, за знакомство, за Арбат…Я почти освоился, отвечая на многочисленные и непредсказуемые вопросы хозяина ресторана, как вдруг насторожился… Мое внимание привлек маленький китаец в национальном наряде, который все время улыбался и кланялся.
– Он что, говорит по-немецки? – удивленно спросил я Мишку.
– Нет, - шепнул мне товарищ. – Это идиш… Только говори потише.
– Не понял!
– Сначала выпьем, - предложил Марк, услышавший мой вопрос.
Когда китаец вышел, Миша рассказал забавную историю.

Оказывается, лет пятнадцать назад Марк взял подсобными рабочими трех китайских подростков, потерявших родителей при нелегальном переезде в штаты. Дал им пищу, кров и защиту от бандитов. В благодарность они не только работали в ресторане, но и почитали Марка чуть ли не святым. Тогда-то в шутку он начал обучать китайцев говорить на идиш, сказав, что это английский. Со временем они наверняка поняли, что к чему, но продолжают эту игру из уважения к благодетелю. Не так просто понять, что на уме у этих азиатов. Но они по-прежнему преданы Марку и работают с утра до глубокой ночи. Двое старших парней уже женились и теперь сами учат идишу своих детей.

– Кошерный ресторан с русским названием, где официанты-китайцы говорят на идиш… - попробовал я сформулировать свои не совсем трезвые мысли.
– Мне нравится это определение, - подхватил Марк. - Стоит подумать над такой рекламой… - он наполнил мой стаканчик по русскому обычаю доверху. – Америка, это современный Вавилон, притягивающий энергичных людей со всего мира.
– А новая башня не рухнет? – попробовал возразить я
– На все воля Господа, - философски парировал толстый хозяин ресторана. – Главное договориться… - он протянул свой стаканчик и мы чокнулись.
– На идиш? – отчего-то съязвил я, хотя и не чувствовал в себе сильного желания разубеждать китайцев.
– В России никогда не любили евреев – грустно сказал Марк, ни к кому не обращаясь. – А ведь мы многое умеем... – он лихо опрокинул свой стаканчик, не закусывая. – Вот только между собой не всегда договариваемся.
– Почему? – моя наивность была искренней.
– Иногда говорим на разных языках… - его глаза были полны грусти. – Идиш относится к германской группе, и появился в средние века в Европе, а иврит вырос из арамейского на востоке до рождества Христова. На нем написан Ветхий зовет. - Марк наполнил наши стаканчики еще раз. – Последнее время иврит возродился и стал государственным языком Израиля, но от этого его квадратный алфавит не стал более доступным.
– Квадратный? – возникший интерес развеял хмель, одолевавший меня. –
Буквы алфавита в иврите в большинстве своем имеют прямоугольные
очертания, – пояснил оживившийся Мишка. – Но обозначают только согласные звуки. Поэтому чтение текстов требует особой подготовки.
– А нечестный человек, - крякнул грузный хозяин ресторана. – Может трактовать разночтение в свою пользу.
– Но как однозначно написать слово только согласными? – удивился я. – Даже для комбинации из трех букв я могу на вскидку придумать пару десятков слов!
– Ох, уж эти программисты, - укоризненно покачал головой Марк. – Только бы им играть в свои считалки… - он опять плеснул в стаканчики. – Дело в том, что гласные никогда не являются частью корня в слове, а еще существуют огласовки… - хозяин лукаво взглянул на меня. – Это система точек и черточек, располагающихся вокруг буквы при написании. Они-то все и определяют – он поднял свой стаканчик и сказал со значимостью, словно произносил тост. – Только едва приметное окружение правильно определяет смысл и звучание того, что кем-то было изложено на бумаге или пергаменте.
– Поэтому Вы обучали китайцев идишу, а не ивриту? – мне захотелось подзадорить Марка.
– Нет. Все проще, - он откинулся на спинку кресла. – Моя бабушка по линии матери была родом из Вильни. Семья занималась торговлей и держала ресторан в центре города… - Марк закурил. – Помимо литовского все говорили на идиш и знали немецкий… Помню, как она рассказывала мне, что в тридцать девятом они с радостью ждали прихода немцев – возможно от дыма, а может быть и от чего-то еще глаза его заблестели. – Как же, культурная нация… Не чета русским лапотникам… Она была самой младшей… наверное поэтому ей и удалось спаслась. Соседи спрятали от эсесовцев.
Он замолчал, и мы выпили не чокаясь… Покурили.
– Как-то на старости лет она отыскала меня в Москве и вытащила сюда. Перед смертью завещала этот ресторан и наказала все помнить. Сильная была женщина, и всегда говорила на идиш.

И да пребудет с нами вдохновенье
Сумерки едва успели спрятать всё вокруг под таинственным покрывалом, как ночная Волна скользнула на прибрежный валун и взметнулась вверх, изогнувшись своим гибким телом. Она поднялась на носочки и, звонко засмеявшись, закружилась в озорном танце. Соленые брызги полетели на дремавший рядом огромный, почти плоский Камень. Чуть приподнимаясь над водой, он прятался под шапкой зелёных скользких водорослей и терпеть не мог суеты и беспокойства. Ну ладно днём, когда приезжая детвора в безуспешных попытках оседлать его с визгом и хохотом шлепалась в воду. Но ночью, когда можно насладится покоем, эти вертихвостки так и норовят нарушить его степенный отдых. Недовольно заворчав, он притих, глядя на восторженную молодость, так щедро разбрызгивающую радость и счастье. Наверное, он вспомнил далекое прошлое, когда еще был голышом.
А прелестница, чувствуя пристальный взгляд, взволновалась тугим волнующим телом. Ажурная юбочка пены так эффектно подчеркивала искрящуюся стройную фигурку, что вечный труженик Прибой остановился, заглядевшись на неземную красоту. Прибрежная Галька, которую этот повеса то и дело дёргал за косички, таская за собой в такт накату, сверкнула темными глазками. Надменным взглядом соперницы она с тайной завистью искоса посмотрела на элегантную Волну, но, потеряв равновесие, покатилась вниз.
Влажными зелёными глазами Волна осмотрелась. На гладкой тёмной поверхности моря едва вздрагивали дорожки от разноцветных огней набережной и беззвучно скользящих катеров. Издалека доносилась развесёлая музыка и женский смех.
- Ну что же вы... - обиделась Волна
- Смотрите, как я хороша! - и она взметнулась к ярким звёздам.
Такой порыв трудно было не заметить. Она услышала, как чьи-то губы зашептали:
- Не спится мне, такая лунность,
Ещё как будто берегу в душе...
Это двое, обнявшись, сидели на берегу. Их пальцы и судьбы переплелись. Волна почувствовала себя такой ненужной, такой одинокой в этом огромном мире, что ей стало холодно. От бессилия и охватившей тоски она стала таять на глазах, думая, как мимолетна наша жизнь во Вселенной...
И теплое южное море, грустно вздохнув, приняло ее в свои объятья.

11:25

Сестры

И да пребудет с нами вдохновенье
Любовь и смерть, как сёстры, ходят рядом,
Близки, как две ступени у одной черты.
В порыве, трудно разделить их взглядом,
И обе любят, когда дарят им цветы.

И брату разуму увещеваньям неподвластны,
Отцов характер у обеих крут.
С одной мы – счастливы, с другой – несчастны.
Но обе вечно рядышком идут.

И обе любят белые одежды,
За ними шлейф молвы несут года.
Одна приколет брошь надежды,
Другая – крест печали навсегда.

Над миром сёстры пристально кружатся,
Высматривая жертвы из толпы.
Амуры стрелами попасть стремятся,
Косой старуха метит с высоты.

В объятия любой попасть опасно,
Любая сердцем завладеть спешит.
Но лишь судьба определит негласно,
Кто в этой схватке победит.

Да и меж ними мира не бывает,
За душу грешника война идёт.
Подружка ревность свои сети расставляет,
Гадая, куда смертный забредёт.

Падет ли в сладкий плен и страстью насладиться,
Всего себя раздаст, не требуя взамен.
Или холодным сном прельстится,
В том мире, где не слышно перемен.

А жизнь, как мать, заботливой рукою,
Обоим торопиться не велит.
Но озорница вечно манит за собою,
Молчунья - нанесёт негаданный визит.

И да пребудет с нами вдохновенье
Души не прощённых мной когда-то
В непогоду появляются во снах.
Рваной чернотой прострелянная дата
В памяти оставит полуночный страх.

Исцарапают немытыми ногтями,
Мои мысли разметают второпях,
Проникая внутрь окольными путями,
Душу над огнём подвесят на цепях.

В прошлое потянут, как в могилу,
Где забытой боли упокоится кошмар,
И в её объятья бросят через силу,
Крик отчаянья приняв за гонорар.

Лишь под утро расползаются вампиры,
Что питаются озлобленной душой.
Среди не простивших есть кумиры
Нечисть факелом манящие собой.

С первыми лучами птицы щебетали,
Истину простую, что Учитель завещал -
Чтобы, зла не помня, с миром отпускали.
Я попробую простить. Как Он прощал.

И да пребудет с нами вдохновенье
Давно хочу такое зеркало найти,
Чтоб отражение души своей увидеть.
С надеждой давнею смиренно подойти
И осознать, кого могу любить и ненавидеть.

Не торопясь детали рассмотреть,
Прильнув к стеклу и дрожь не унимая,
Дыханье затаить, чтоб ненароком не стереть,
И прочитать узор тончайший, его тайны понимая.

Я знаю, что рассудку вопреки,
Сознанию и всем церковным книгам.
Не повернуть мне вспять течение реки,
Но грани лишь коснусь, и век вернётся мигом.

Минувших дней увижу след,
Прошедших жизней отпечаток встречу.
И сладковатый вкус давно утерянных побед,
И расставаний вечных горечь на губах замечу.

Узнаю ту, что мне была
Единственной, неповторимой,
Которая меня так искренне ждала,
И помогала жить, когда была незримой.

Я распознаю всех родных
И всё, что вспомнить я не в силах.
Хоть время делит нас на мертвых и живых,
Но наши души помнят то, что спрятано в могилах.

11:21

Тройка

И да пребудет с нами вдохновенье
Через дремучие и тёмные леса,
Вдали от ровной магистрали.
С привычным скрипом колеса,
На бричке обветшалой путь искали.

Не то, что б, явно заплутав,
Среди густого бурелома.
Стремились к полю сочных трав
Вокруг зажиточного дома.

Но верили, что ехали вперёд,
Своей проторенной дорогой.
И полупьяный, набожный народ
Послушен был привычке строгой.

Когда ухабы стали велики,
А мужичок с вожжами закемарил.
На повороте наши земляки
Его спихнули, что б не правил.

И обернули бричку кумачом,
И, вожжи натянув, с горы пустились.
Горланя, что овраги нипочём,
Крушили всё, где русские крестились.

Добро по сторонам кидали впопыхах,
Чтоб бричка всё быстрей катилась.
Телами ямы затыкая в камышах,
Что бы движенье не остановилось.

И всякого, рискнувшего сказать,
Что ровная дорога где-то рядом.
Погонщик заставлял кнутом бежать
Перед повозкой. Объяснив обрядом.

Когда увязли по уши в грязи,
И отобрали вожжи у водилы.
Увидели лишь островок вблизи,
Где предков брошены могилы.

Советчиков немало набралось,
Как нам на сушу выбираться.
Да снова честных не нашлось,
И мы по кругу начали слоняться.

Иные обещали накормить,
Коня, и упряжь новую наладить.
Но только успевали отломить,
Кусок от каравая. И - нагадить.

Повозка из болота медленно ползет,
Но шустрые на кочки перебрались.
Наперебой кричат, что скоро – взлёт,
Что лишь ленивые в грязи остались.

В Урюпинске собрались мужики,
О нашем «Челси» обсудить детали.
Что б горькую запить с тоски,
Они в ломбард, снесли свои медали.

И кто-то вспомнил жёсткий кнут,
Который над повозкой долго правил.
Что без него, мол, навсегда мы тут,
И только он на верный путь направил.

Тогда бы тройку резвых скакунов
Запрячь в повозку. С ветерком катиться.
Когда, вот только, ссадим пацанов,
А герб двуглавый сменит мудрая орлица.